Майорова пишет

Немного плаща и кинжала на сон грядущий. Сегодня 103 года со дня рождения Нэнси Уэйк, деятельницы французского Резистанса.

Нэнси Грейс Огаста Уэйк родилась в 1912 году в Веллингтоне, младшей в бедной многодетной семье. В 1914 семейство Уэйк переехало в Сидней, но вскоре глава семьи, Чарльз Уэйк бежал обратно в Новую Зеландию, оставив всех шестерых детей на попечение матери, Эллы Уэйк, в девичестве Розье.

Нэнси закончила колледж по специальности "домашнее хозяйство", в шестнадцать лет бежала из дому и некоторое время работала сиделкой. Тут внезапно умирает её тётка и оставляет Нэнси в наследство целое состояние. Двести фунтов стерлингов. С этой суммой в кармане молодая девушка отправляется в Нью-Йорк, затем в Лондон и становится журналисткой. Образования никакого нет, всё самоучкой. Её направили корреспонденткой в Европу, в Париж. Там она познакомилась с богатым промышленником по имени Анри Фьокка, вышла за него замуж и уехала в Марсель. Там Нэнси и застала война.

Практически сразу после падения Франции госпожа Уэйк стала связной Французского Сопротивления. Известно, что её телефон прослушивался, почта перехватывалась, но... "Макавити там нет". Впоследствии она описывала свою тактику следующим образом: "Немного пудры, немного спиртного, и я миную их [немецкие] посты, подмигиваю и говорю: "Не меня ищете?" Какая же я была мерзкая маленькая кокетка..."

В 1943 году "маленькая кокетка", прозванная в гестапо за неуловимость Белою Мышью, была самым разыскиваемым человеком Третьего Рейха. За её голову давали награду пять миллионов франков. Её удалось покинуть Марсель, а муж остался, был схвачен гестапо и казнён после долгих пыток. До самого конца войны Нэнси ничего не знала о судьбе Анри.

Её схватили в Тулузе, через четыре дня выпустили. С шестой попытки удалось перейти Пиренеи и попасть в Испанию, оттуда в Англию. Апрельской ночью 1944 года Нэнси приземлилась на парашюте в Овернские леса и повисла на дереве. Галантный капитан маки Тардива, завидев её, воскликнул:

- Надеюсь, что все деревья Франции в этом году принесут такие чудные плоды!
С этого комплимента началась работа Нэнси в качестве связующего звена между местными группами вооружённого сопротивления и Лондоном. Ответила она, надо заметить, в истинно британском духе:
- Только вот этого вашего дерьма французского мне не надо.
Тардива её боготворил за храбрость. В обязанности Уэйк входило распределение сбрасываемого партизанам вооружения и контроль над финансами отряда. Также она принимала участие в боевых операциях своей группы и вербовке новых бойцов.

После войны героиня, награждённая многочисленными орденами разных стран и трижды - Croix de Guerre Франции, некоторое время работала в департаменнте разведки министерства авиации Великобритании. В 1949 году вернулась на родину, баллотировалась в парамент Австралии от Либеральной партии Но политическая карьера у Уэйк не получилась, пришлось уехать снова в Англию. Там Нэнси Уэйк вышла замуж вторично, опять приехала в Австралию, уже с мужем, и снова направилась в большую политику. И снова безуспешно. В общем, семейная пара переехала в Новый Южный Уэльс (там тепло), и Нэнси начала писать мемуары. В 1985 году они были опубликованы под закономерным названием "Белая мышь" и стали бестселлером (на русский, кажется, не переводились). Кстати, от австралийских наград Нэнси систематически отказывалась в самых крепких выражениях. Совестно цитировать, но она советовала чиновникам повесить эти медали себе, где у макаки яйца висят.

В 2001 году, овдовев, Нэнси Уэйк возвратилась в Великобританию и поселилась в Лондоне, в Стаффорд-Отеле. Каждое утро её можно было видеть в баре за первым с утреца джин-тоником. Главный управляющий отеля тоже воевал в марсельском Резистансе... Умерла Уэйк в 2011 году девяноста восьми лет от роду.

Вместо открытки хочу предложить вашему вниманию отрывки из моего любимого фильма "Когда деревья были большими". В главных ролях Юрий Никулин, фронтовик, и Инна Гулая, день рождения которой - 9 мая 1940 года. Сегодня ей могло бы исполниться 75 лет. В роли Анастасии Борисовны - незабываемая Екатерина Яковлевна Мазурова.



А какие бы вы посоветовали фильмы не столько о войне, сколько о влиянии войны не только на тех, кто войну пережили, но и на последующие поколения? Для примера: "Крылья", "Мусульманин"...

Очередь особенно невыносима для мужчин, привыкших к тому, что их время (кроме времени, уходящего на отдых и удовольствие) оплачивается и оценивается. Дело не в объективном положении вещей, а именно в наследственных навыках. Работающие и служащие женщины унаследовали от своих матерей навык легкотекущего, неоцененного времени. Домашний труд женщины бывал тяжел, но неоценен. Кроме того, мужчина, вернувшись с работы, считает себя вправе отдыхать или развлекаться. Женщина после работы занимается домашними делами, которые у нас так неупорядоченны и хаотичны, что очередь не выпадает из основного тона. Вот почему, хотя в очереди стоят работающие и служащие женщины, -каждый мужчина внутренне считает себя вправе и почти каждый пытается пролезть без очереди. об этом в очереди всегда кричат женщины. мужчины не могут объяснить, откуда у них это чувство внутренней правоты при явной внешней неправомерности поступка. но они знают твердо, что это "бабье дело". Может быть, им смутно кажется, что справедливостью притязаний основана на том, что их в очереди так мало. Мотивировать они не могут - они либо хамят и хулиганят, либо говорят стереотипную фразу: "Cпешу на работу"- - "А мы не спешим на работу (обязательно мы)??" . Мужчина в очереди чувствует себя затесавшимся индивидуумом, женщина - "представителем коллектива". Все теперь спешат на работу", - возмущенно говорит женщина с портфелем. мужчина воровато прячет уже полученный хлеб. Он ничего не может возразить. Но он уверен - может быть, подсознательно, -что хотя эта баба действительно работает столько же часов, сколько и он, но отношение к времени, к ценности и употреблению и распределению времени у них разное и что его отношение дает ему право на получение хлеба без очереди. Продавщица как лицо незаинтересованное (когда она в другом магазине будет стоять в очереди, она также проникнется коллективным чувством и будет вопиять против нахальства мужчин) обычно поощряет претензии мужчин. Ей импонирует хозяйское отношение к жизни как основа несформулированного права на получение продуктов без очереди.
Мужское, хозяйское отношение - это уверенность в том, что вещи должны подчиняться человеку, служить ему и доставлять удовольствие, что лишения, бедствия и неудобства незаконны и оскорбительны. У женщин же в массе не изжито унаследованное рабское отношение к жизни, то есть привычка к бедствиям, ожидание обязательных бедствий, ощущение их естественности.

Л.Я. Гинзбург, "День Оттера"

Та же И.Д. Зеленская вспоминала, как в столовой «закончилась каша»: «Паня-буфетчица крикнула: “Что вы все на нас, ведь война же!” И ей несколько человек ответило: “При чем здесь война”». Самой И.Д. Зеленской в этот день, 1 ноября 1941 года, тоже было несладко: «Пришлось услышать, что меня надо выкинуть, вытащить за волосы, что я не “рабочего классу”, и, наконец, откровенное признание: “пока они нас жмут, но погоди, придет время, и мы их прижмем”. Это говорит представительница “рабочего классу”, молодая “комсомолка”»

С. Яров, "Повседневная жизнь блокадного Ленинграда"

О «психологическом голоде» тогда говорили многие, и было замечено, как резко он меняет привычки людей. Любой рассказ о ставшем неузнаваемым человеке всегда предваряется свидетельством о том, сколь добрым, щедрым, отзывчивым, любящим он являлся прежде. Таким был и отец одной из блокадниц — «смертное время» нанесло ему непоправимый удар. Он начал требовать себе больше хлеба, чем другие, раздражался, если видел, что порции и после дележки оказывались почти равными, высказывал упрек за «неумение жить», за излишнюю щедрость, которую проявляли к гостям вместо того, чтобы экономить и копить продукты. Действия его какие-то судорожные, непредсказуемые, он и хочет быть порядочным, но не способен удержаться. Получив, как врач, от больных в госпитале полбуханки хлеба, он не съел ее, принес домой, разделил на кусочки. «Едва мы с мамочкой успели съесть по ломтику, как папа съел все остальное и еще спросил: “Ну, теперь вы, кажется, сыты”» — не требуя ответа и, может быть, даже боясь его.

С. Яров, "Повседневная жизнь блокадного Ленинграда"

Город мой, город, что с тобою сделали?

Уже после моего отбытия в Мурманске справлялась свадьба Лопатина и Курдюмовой. Ко всеобщему изумлению, деликатнейший, скромнейший Г. вдруг куда-то увел невесту и заперся с ней, и до утра жених бушевал. Думаю, что он был в большом подпитии, и что невесте ничего не грозило.
Эта была все та же проблема мужчин без женщин в армии — проблема, которую немцы разрешали путем предоставления всем военнослужащим поочередно, независимо от чинов, отпуска домой через каждые 11 месяцев (отпуска прекратили лишь в последний год войны), а также путем создания солдатских публичных домов из девушек, собранных с оккупированных территорий. Заметим, что у немцев не было своих женщин — даже сестер — ни на фронте, ни даже в ближнем тылу.


Сокращение ППЖ было в подражание общеизвестным ППД и ППШ, названиям автоматического оружия:»пистолет-пулемет Дегтярева» и «пистолет-пулемет Шпагина». ППЖ, конечно, означало — «полевая походная жена». Они еще шутя назывались «боевыми подругами». Возлюбленные генералов и командиров частей хотели, чтобы те выражали им какое-то внимание, а в распоряжении тех были только пайки да ордена и медали. Дать своей своей ППЖ боевой орден было все-таки неудобно перед бойцами. Поэтому им давали медаль «За боевые заслуги» (а бойцам — «За отвагу»). Это было столь частое явление, что эту медаль стали называть «За половые услуги».

Но это все не главное, а главное то, что на самом деле положение девушек было невеселым, и ведь большинство из ППЖ воевало на фронте, и не хуже солдат; медсестры вылезали за ранеными на ничью землю, снайперы (если не оседали в штабах) выставлялись под пули, и немало из них сложили свои головы. Как поет Булат Окуджава:

Сапоги — ну куда от них денешься?
Да зеленые крылья погон.
Вы наплюйте на сплетников, девочки!
Мы сведем с ними счеты потом.
Пусть болтают, что верить вам не во что,
Что идете войной наугад,
— До свидания, девочки! Девочки,
Постарайтесь вернуться назад!

Не надо женщинам быть в воюющей армии.

Анна Дмитриевна Мельман, которая была настоящий военный корреспондент и по смелости вряд ли уступала Константину Симонову, приехав из командировки на Кандалакшское направление незадолго до того, как наш фронт здесь тронулся с места, рассказывала мне следующий эпизод. Она решила посетить опорный пункт взвода, лежавший на одинокой высотке на фланге, отделенный от ближайшего нашего расположения полутора или двумя километрами простреливаемых противником болот. Вместе со своим провожатым она проползла эти полтора километра на брюхе и явилась на нужный ей опорный пункт. Надо было ее видеть, какая она была красавица, с точеным лицом, шелковыми черными волосами, чудными глазами — только слишком маленькая, особенно в военной форме (только без звездочки на пилотке и без погон). А тут еще и вообще первая женщина, появившаяся здесь от начала времен. Ее окружили со всех сторон, восхищались её смелостью, сравнивали с начальством, которое ни разу сюда не заглядывало — ни командиры, ни политработники; да что там начальники — и почтальоны не всегда добирались, кашу доставляли холодной. Один молодой солдат сел позади нее и осторожно гладил её волосы, думая, что она не заметит. Потом перешли — опять-таки в порядке сравнения — к своим женам: все стервы, изменщицы, спят кто с милиционером, кто с бригадиром (откуда бригадир? Инвалид, наверное).
Только один солдат сказал: «А я вот про мою жену ничего плохого не скажу. Она мне часто пишет, и из колхоза пишут, какая она работящая да молодец». Помолчал и прибавил: «Приеду, все равно убью».
Анна Дмитриевна сначала ошалела от такой декларации, но потом сообразила, что «убью» здесь означает всего-навсего «побью».
— Отчего же, раз она такая хорошая?
— А вдруг все-таки блядует?


...разговоры и у нас тоже были больше всего о женских изменах.
Можно ли простить. А если и сам виноват, можно ли простить. А может ли женщина столько времени без мужика. Нет уж, такая мне не нужна. Да уж, кому такая нужна.
И так до бесконечности, по кругу.
И вдруг несчастный, всегда молчавший художник рядовой Смирнов встал и сказал:
— Мне умный человек так сказал: приедешь — скажи жене: «Подмойся и забудь».
Это прозвучало как-то окончательно, и все замолкли.


Случай из практики военного присутствия в Норвегии:

( Однажды пришла дама с молоденькой, чрезвычайно некрасивой дочкой... )

* * *

Далеко от балтийского края
Шлю тебе я, мамаша, привет.
Как живешь ты, моя дорогая,
Напиши поскорее ответ.
Я живу близ Балтийского моря,
Где проходит дорога на юг,
Я живу при нужде и при горе,
Строю новый для немцев уют.

Нам дается баланда мучная,
Три крупинки идут чередой.
Поедаем за ложкою ложка
И выходим - желудок пустой.
Чай немецкий дается несладкий,
Хлеба дают двести грамм.
Выпиваем за кружкою кружка
И спешим на работу к часам.

На работу выходим голодны,
А патруль уж стоит налицо.
Мы дрожим от цыганского пота,
А мы сами не знаем за что.
Нам работа дана неплохая,
На минуту нельзя опоздать.
Подымаем тяжелые бревна,
Проклинаем немецкую власть.

Ах ты маменька, мама родная,
Долго будет все это вот так?
"Что же сделаешь, дочь дорогая,
Перетерпим все муки и ад!"
А наутро, с зарей, на рассвете
Прилетает соколик родной.
Он бросает стальные конфеты,
Поздравляет он с ранней порой.

Записано от группы женщин в д.Печково Лужского района Ленинградской области в 1966 г. Пели в концлагерях на территории Прибалтики. Ср. начало гулаговской песни: "Я живу близ Охотского моря, Строю новый стране городок, Я не знаю тоски и ни горя..."
( Ещё две песни )

Из статьи Павла Поляна "Остарбайтеры" (журнал "Звезда", 2005, № 6)

Среди принудительных рабочих из большинства оккупированных Германией стран Европы численно преобладали мужчины, и только у выходцев из двух стран - Польши и СССР - ситуация была иной. У польских рабочих доля женщин приближалась к 30 %, а у "восточных рабочих" из СССР, или остарбайтеров, она превышала 50%. [Примечание: У западноевропейских рабочих эта доля не превышала 15 %] Это вытекало не столько из низкой социальной защищенности или неспособности оказать организованное сопротивление, сколько из структуры и характера наличных трудовых ресурсов на оккупированных территориях СССР (мобилизация мужчин в армию, эвакуация квалифицированных специалистов и т. д.).
Контингент остарбайтеров примечателен еще и заметным количеством детей. Приблизительно из 5,5 млн. человек, репатриированных после войны, около 30% составляли дети в возрасте до 16 лет. На момент угона в Германию им, соответственно, было не больше 12-14 лет.
Так же, как и их родителей, - иногда вместе с ними, а иногда и поврозь - этих маленьких остарбайтеров привлекали к насильственному труду на фабриках, на подземных работах, при разборе завалов после бомбардировок, а также в сельском хозяйстве или в ремесленных мастерских.
Изданный 9 апреля 1942 года приказ Гиммлера принес рабочим с Востока определенные режимные облегчения. Так, в частности, им разрешалось работать небольшими группами, в том числе семьями (включая детей от 15 лет); трудовое взаимодействие с немецким населением отныне не запрещалось, а это, по существу, открывало путь к их использованию в сельском хозяйстве.
С апреля 1943 года было разрешено направлять в Рейх целые семьи с детьми моложе 14 лет, но при этом и дети от 10 лет, если они были здоровы и физически крепки, считались вполне пригодными к сельскому труду. Указанием гестапо от 29 ноября 1943 года было "разрешено" использовать их и при разборке завалов после авианалетов (а это была, как правило, физически очень тяжелая работа). [...]
"Эвакуированные" родители направлялись, как правило, на работы в распоряжение Имперских железных дорог. Детей от родителей, особенно начиная с 1944 года, старались все же не отделять, но детей моложе 12 лет в таких случаях часто и не регистрировали.
С учетом этого обстоятельства следует осторожно отнестись и к статистике Министерства внутренних дел: по сведениям на 20 июня 1944 года, в Рейхе находилось 75 тыс. детей остарбайтеров, 58 тыс. детей-поляков и более 8 тыс. прочих детей. В действительности детей было, как минимум, вдвое больше.
В 1942-1943 годах дети от 14 лет официально привлекались к различным работам продолжительностью не более 4 часов в день. Их рацион при этом составлял лишь половину взрослого пайка. Начиная с 29 ноября 1943 года возрастной ценз был серьезно снижен: ему подлежали дети уже от 10 лет (также не более 4 часов в день), а с 6 января 1944 года им полагался уже не половинный "детский", а полный взрослый паек. 5 мая 1944 года для советских и польских детей было снято и 4-часовое ограничение, причем особенно интенсивным использование принудительного труда детей было именно на железной дороге: известны случаи трудового использования детей от 7 лет! Чаще всего они мыли полы в мастерских и вагоны, помогали по лагерной кухне, убирали мусор, смазывали сцепные устройства, загружали дрезины и т. д.
Именно такой пример встретился нам во время работы в Кельнском Центре по документации периода национал-социализма. Анна Ниловна Сапранкова (Сорокина), уроженка села Верешковичи Смоленской области, была угнана в Германию вместе с матерью. Согласно картотеке Международной поисковой службы Красного Креста в Бад-Арользене, 9 сентября 1944 года она была зарегистрирована в лагере для иностранцев в Нордлингене, среди трудового пополнения для Кельнского управления Имперской железной дороги, с 28 декабря 1944 года и по 8 мая 1945-го была даже застрахована в железнодорожной больничной кассе, причем в качестве места работы также указан Нордлинген.
Сама А. Н. Сапранкова сообщает, что ей приходилось мыть полы в мастерской, убирать мусор, загружать дрезину песком, щебнем и инструментом и выполнять другие работы, на которые отправляли вместе с другими подростками; случалось и рыть окопы.
Хорошо известно, сколь поразительно сильной была тяга советских людей к побегам из немецкой неволи. Чем моложе был остарбайтер (а ведь немало было и школьников - героических романтиков и по воспитанию, и по возрасту), тем чаще он пытался убежать. Г. Шварце приводит историю 8-летнего Степана Ш. из Рязани, именно за побег попавшего на три месяца в детское отделение концлагеря Бухенвальд.
Но иногда между маленькими остарбайтерами и их немецкими сверстниками - преимущественно между девочками или девушками и, разумеется, только в крестьянских семьях - завязывалась полнокровная детская дружба. Ярчайшим примером могут послужить письма остовки Веры Михайловой Марии Хаберстро (дочке ее "хозяйки" в Вальдкирхе под Фрайбургом), написанные по-немецки из советских сборных пунктов во Фрайбурге и Ларе. "Моя любимая сестра Мария!" - начиналось одно из них. И далее: "Да, мне тут ни хорошо, ни плохо. Я хочу обратно в Вальдкирх. Почти целый день плачу, так мне тоскливо. Нет у меня друзей, как в Вальдкирхе, - тебя и других немцев".

Военная кафедра у нас на психфаке начиналась со второго курса. Мальчикам предстояло каждый четверг ездить в другой корпус, слушать лекции по военному искусству, изучать устав, проходить строевую и огневую подготовку. Всё это великолепие завершалось тридцатидневными сборами. А чем же в это время занимались девочки? А чем хотели. День самоподготовки. Хочешь - езжай в библиотеку, хочешь - иди на работу, деньги зарабатывай, хочешь - плюй в потолок. Так что моя гениальная идея попроситься на военную кафедру так и осталась идеей. И я признаюсь вам как на духу, никогда не пришлось об этом пожалеть. Как известно, обучение в вузе - это пять-шесть лет самообразования за государственный счёт с некоторыми помехами в виде зачётов и экзаменов. А тут... никогда моё образование не было таким приятным и полезным одновременно, чем когда оно было "само". Целый день в неделю нашему полу взяли и - подарили.

В то же самое время мальчики томились в душных аудиториях, слушая самых отъявленных зануд и маразматиков-милитаристов, маршировали как Бог на душу положит,  путаясь в не подходящий по размеру сапогах, сражались с непослушными противогазами, собирали и разбирали автомат Калашникова... Когда я говорю о маразматиках, я не преувеличиваю. Доходило до того, что преподаватели "военки" являлись на занятия пьяными! Пресловутые сборы, как слышно было, вылились опять-таки в дринк-поход. И всё это безобразие - чтобы получить специальность "военный психолог". Вместо того, чтобы сорганизоваться с преподавателями института МЧС и получить основные знания по боевым психотравмам, ПТСР, армейскому профотбору, наконец! Немаловажно и то, что студентам предъявили ультиматум: подстричься и привести себя в уставной вид. Мой друг П. бережно собрал остриженные прядки, которых с трудом хватило бы на помазок, и допытывался у меня, где можно волосы продать. Я всё-таки не выдержала, расхохоталась, и он надулся. Хиппи, морщась, стаскивали фенечки, лелеемый факультетский панк, отчаянно бранясь, сбривал ирокез... Посмотрим правде в глаза, у юношей отняли один день в неделю.

А больше всех повезло студенткам из поколения моей мамы. У них в ЛГУ была женская военная кафедра, предполагающая подготовку по специальности "медсестра". Девушки научились делать перевязки, уколы и капельницы, освоили методы первой помощи, ухода за больными. Мама благодарна военной кафедре, ведь именно там она получила в руки верный кусок хлеба (даже иногда и с маслом). Мало того, что медицинские умения в быту полезны, даже зачастую необходимы, так ещё и оказываются неплохой подработкой. А однажды маме довелось спасти жизнь. Соседский ребёнок подавился сушкой, задохнулся, посинел, родители растерялись. В общем, если бы мамы там не случилось, я даже не знаю, чем  закончилось бы.  Очень досадно, что у нашего вуза не было базы в больнице, и мы остались без сестринской квалификации. На такую военную кафедру я не то, что пошла бы - побежала бы.

У нас на доме напротив, прямо на углу, подвешен репродуктор. Ну, висит и висит, есть же не просит. Я на него даже и внимания не обращала особенно, а тут вдруг... Шли в магазин часа в два дня, внезапно матюгальник прокашлялся и на весь проспект оповестил загробным левитановским басом:
- Внимание! Внимание! Внимание!
Тяжёлая пауза.
- Проводится проверка готовности радиосети!
А я чуть не рухнула, где стояла, во время паузы. Подумала, война началась.

Ещё было, я тогда в институте училась. Гуляла по Васильевскому, а мимо резво пробегала экскурсия: немецкие, не то австрийские подростки. шумят, гомонят, галдят, бегут впереди гида. Ну, гид, мужчина хмурый, не стал терпеть и как гаркнет:
- Хальт!
Я: "Ох!" - и за сердце. Вот говорят: "волосы на голове зашевелились". Я до того момента думала, это гипербола. Ничего подобного. Длинные волосы, густые, приподнялись на затылке и зашевелились прядями, как гадюки на тепле.
А на другой стороне улицы другая женщина, пожилая, тоже: "Ох!" - и за сердце.

А ещё... но это мне рассказывали. За что купила, за то и продаю. Дело было в начале девяностых. Большая компания молодёжи ехала в автобусе и громко разговаривала. Обсуждали какую-то общую знакомую очень кустодиевского телосложения, которая ну никак не могла похудеть. И такая диета, и сякая, и пятая, и десятая. А воз и ныне там. Ну, и прозвучала известная сентенция: "В Освенциме толстых не было". Тогда она, наверное, звучала донельзя свежо и оригинально.
И вдруг какая-то старуха, подвигаясь к выходу, бросает:
- В Освенциме, молодые люди, и здоровых мало попадалось.
А сама поручень перехватывает. И номер выглядывает из-под рукава...

...и с помощью молотка и большого гвоздя прибил к бревну свою мошонку по средней сухожильной перегородке, сопровождая это громкими разглагольствованиями о несправедливости властей.

Это из книги Натальи Константиновны Веселовской "Записки выездного врача". Согласитесь, неожиданный результат амнистии пятьдесят третьего? Скорая помощь как зеркало советской социальной истории.

Дети войны:
ребёнок 12-ти лет...открытый перелом голени... плачет не столько от боли, сколько от того, что дома двое малышей, которым он уже не привезёт хлеба.

Первые жертвы в городе:
...Жертв от налётов немецкой авиации было гораздо меньше, чем от самого затемнения...

Дни паники:
Их лица - в громадных кровоподтёках и ссадинах, заплывшие и опухшие глаза, из расечённых губ и носов сочится кровь...Эти трое - заводской "треугольник" (директор, секретарь парторганизации, завхоз) - ещё ночью нагрузили грузовик окороками, колбасами, тушами свиней и хотели уехать, захватив и кассу мясокомбината. Рабочие остановили их в пути, вернули на завод и избили. Били "окороками, тушами, ничего не жалея, до полного своего удовлетворения"...

Зима:
... на кровати два трупа старика и старухи, и погасший костёр из бумаг и щепок на полу рядом с ними.

Фронтовые психопаты:
Очередь была небольшая, но офицер в состоянии опьянения лез без очереди, граждане возмущались и стыдили его. Продавщица отказалась налить ему ситро вне очереди. Тогда он выхватил револьвер и в упор выстрелил ей в живот.

Похороны Вождя:
Весь коридор был завален телами - клали прямо на пол, бок о бок, без документации и скорее ехали обратно за следующими жертвами, предоставляя врачам самим отделять живых от мёртвых.

Надобно в fem_books пост запостить, интересная личность госпожа Веселовская...