Из книги Робера Фоссье "Люди Средневековья"

[maiorova]

Мужчина, столь упорно настаивавший на праве контролировать женщину, чаще всего боялся, что она ускользнет от него. Не без оснований! Неравенство в возрасте супругов в традиционном браке сводило подле семейного очага юную особу 16–18 лет и взрослого мужчину на 10–15 лет старше нее. Таким образом, психологическая природа матримониальных связей была иной, чем в наше время, когда преобладает возрастное равенство супругов или просто сожителей. Естествен и результат этого – стремление мужа быть в той же мере отцом, что и любовником, относительно краткая длительность брака, убежденность мужчины, что он знает о нем больше, и убежденность женщины, что ее личные порывы ограничивают. «Наставительный» характер руководств по совместной жизни, как «Советы супругам» и «Парижский хозяин», объясняется именно этим дисбалансом. Другое следствие могло бы стать еще серьезней: более молодая супруга, возможно, обойденная вниманием мужа, занятого делами вне домашних стен, охотно искала удовольствий, которых ей недоставало, на стороне, и проповедники преувеличивают ее непостоянство и распущенность. Когда возник неизменный сюжет фаблио и даже «рыцарских» романов, «любовный треугольник», сказать трудно; это бурлеск – говорили поэты, это драма – утверждали грамоты о помиловании. Церковь негодовала, крича о бесчестье и блуде, но общественное мнение было довольно снисходительным к адюльтеру, и придуманные им наказания – например, посадить обоих виновников голыми на осла, чтобы они проехались на нем под насмешки толпы, – как будто рассчитаны скорей на то, чтобы высмеять их глупость, нежели покарать их за грехи, и обманутые мужья неизменно выглядят смешно и даже одиозно.

Одним из самых неприятных последствий такой «матримониальной модели» было то, что дозволенной сексуальной активности лишалась значительная часть мужчин, не достигших брачного возраста, для которого требовалось «состояние», то есть двадцати пяти-тридцати лет. Церковь, стоявшая на страже морали, прекрасно понимала, чем это чревато. Не слишком веря самой себе, она прежде всего проповедовала целомудрие или воздержание; но это значило требовать от молодых людей слишком многого. Она же выступала против онанизма, отлично зная, что мастурбацию и фелляцию широко практикуют сами ее служители. А адюльтер, неприемлемый уже как осквернение священных уз брака, подрывал семейный уклад; с ним нужно было бороться, его следовало осуждать. Но было кое-что и похуже – изнасилование, к которому мужчины прибегали с глубокой древности и которое сочетало насилие над личностью с нарушением общественного порядка. В средние века, как и в наши дни, о таких сексуальных посягательствах ни жертвы, ни их семьи часто не сообщали – это было бы слишком стыдно. Так что мы не можем точно определить масштабы этого зла. Но по многим регламентам, направленным на его обуздание, мы довольно ясно различаем его сферу: очень часто изнасилование было коллективным, оно совершалось ночью и обычно над женщинами, при которых не было мужчин или которые были беззащитны, – девушками, вдовами, бедными. Среди выявленных абортов – огромное множество тех, которые делались ради избавления от плода подобных насильственных соитий. А Церковь запуталась в противоречиях: насилие достойно осуждения, но аборт – тем более. Она сталкивалась с правом человека на поиск выхода; сегодня мы считаем изнасилование «кровавым преступлением», почти приравнивая его к убийству – это насильственное посягательство на физическую неприкосновенность более слабого существа, вот насильник обычно и ссылается на мнимое «согласие» жертвы. В средневековье полагали иначе: это было покушение не столько на физическое лицо, сколько на собственность, ведь женщина составляла существенную часть семейного достояния, которым распоряжались отец, муж или брат. Оскорбление и бесчестие? Да, но еще и кража со взломом, согласно гражданскому праву. Стало быть, наказание полагалось прежде всего телесное, но без кастрации, принятой в других культурах во избежание рецидива – случай Абеляра остается исключением; а также выплата внушительной денежной компенсации пострадавшей семье, к чему иногда добавлялось изгнание под видом длительного паломничества, погубившее не одного преступника, если тому не удалось его избежать.

Прелюбодеяние или сексуальная распущенность заслуживали наказания; изнасилование часто скрывали, значит, оно оставалось безнаказанным. Что было делать? Единственным выходом из положения, хоть, похоже, чисто мужским, становилась поднадзорная и платная физическая любовь – проституция как социальный регулятор, удовлетворяющая ради сохранения порядка неудержимые инстинкты молодежи или даже зрелых людей, не получившие удовлетворения.

Comments

[kellylynch.livejournal.com]

>А ведь и правда, все эти рассуждения о морали и нравственности всего лишь пустой звук, на самом деле всё это ради контроля

ну, "мораль" - это и есть набор правил дял контроля поведения :-)
Недаром "этологи" это слово и к животным применяют

http://ethology.ru/library/?id=20


eсть много видов, вооружение которых так сокрушительно, а приемы применения столь молниеносны, что настоящая боевая стычка между соперниками закончилась бы смертью одного из них, а то и обоих. Вспомните хотя бы ядовитых насекомых и змей. Поэтому не удивительно, что естественный отбор вырабатывает у подобных видов запрет применять оружие во внутривидовых стычках. Систему инстинктивных запретов, ограничивающих поведение животных, этологи, вслед за Лоренцем, называют естественной моралью. Она тем сильнее, чем сильнее от природы вооружено животное. При территориальной стычке ядовитые змеи преувеличивают себя, вытягиваясь, кто выше встанет, раскачиваются, толкают друг друга, но никогда не только не кусают, но даже не демонстрируют оружие. Некоторые виды даже угрожают друг другу, отвернув головы. Недаром не только обычные люди, но и многие зоологи принимали турнирные сражения змей за брачные танцы.
Хорошо вооруженные животные могут долго угрожать друг другу, а когда один из них устанет, он резко меняет позу, подставляя противнику для коронного боевого удара самое незащищенное место. Моральный запрет срабатывает у победителя как удар тока: весь его гневный пыл испаряется, он отворачивается от противника и прячет оружие. Так гордый мальчишка, чувствуя, что он проиграет стычку, вдруг закладывает руки за спину, поднимает лицо к победителю и кричит: "На, бей!" В отличие от волка или змеи человек в ответ может и ударить.
Проанализировав много видов, Лоренц более 50 лет назад сделал потрясающий по простоте вывод: у сильного животного бывает сильная мораль, у слабого – слабая. Человек по своей естественной истории – очень слабо вооруженное животное, даже укусить (в отличие от обезьян) и то толком не может. Поэтому у человека изначально слабы инстинктивные запреты, слаба естественная моралк. Безоружный мужчина не может в стычке нанести существенного ущерба другому: один устанет бить, а другой всегда может убежать. Врожденные запреты у человека соответствуют этому. Но впоследствии он начал создавать и совершенствовать оружие и стал самым вооруженным видом на Земле. Мораль же почти не изменилась. Потому что оружие мы совершенствуем с помощью разума, который способен прогрессировать стремительно, а врожденные запреты совершенствует естественный отбор, работающий неизмеримо медленнее. Беда человека не в его высокой агрессивности, а в его недостаточной изначальной моральности