Ещё что задевает - манера говорить с детьми и о детях. Даже очень любящие мамы и папы разговаривают о детях иронично, через губу; их манера, что называется, обезображена интеллектуализацией. Вот муж Ф. Вигдоровой, отправляя обожаемую единственную дочку на каникулы в Киев - не одну отправляя, с матерью! - пишет "принимающей стороне":
Милая Ирина Михайловна!
Я знаю Вас только заочно, однако, понимаю, что Фрида, Анна Ивановна и, особенно, Лев Вениаминович, не могут ошибиться все разом. Лев Вениаминович, вообще, произвел на меня очень странное впечатление — я вдруг, сразу почувствовал, что именно ему можно доверить самое дорогое на свете: жену и дочь. Это доверие я распространяю на Вас. Я умоляю вас лично о следующем:
1) Никаких купаний в реке. Только в ванне. Никаких пароходов, лодок, байдарок.
2) Мороженое в самых минимальных дозах.
3) Газированная вода исключается.
4) Поменьше детей (Саша не болела даже корью).
5) Сквозняки??? Она легко простуживается.
6) Нельзя одной на улицу и во двор.
7) Жирного поменьше, она — толстуха.
Теперь Вам уже понятно, каков я есть человек, и мне остается только напомнить Вам, что у алжирского дея под самым носом шишка. Пишу Вам в последнюю минуту и прошу извинить некоторую развязность стиля. Это — чисто нервное.
Саша впервые уезжает без меня. Я буду Вам много звонить. Крепитесь! Фрида очень замучена и устала. Для нее большая радость поездка к Вам. А для Саши это просто счастье. Примите заранее мою благодарность и самые лучшие чувства.
Большой привет Льву Вениаминовичу.
Убитый горем счастливый отец.
А. РАСКИН
В трамвае и троллейбусе Саша тоже нуждается в заботе. Она неуклюжа, бестолкова, ленива и любопытна. Извините.
А. Б.
Ну, генерализованное тревожное расстройство по одной бумажке мы ставить не будем. Хотя очень похоже, что отец действительно испытывает панический ужас. Самостоятельность Александры он ограничивал достаточно сурово. Когда она, двенадцатилетняя, без сопровождения съездила куда-то недалеко, кричал на неё и на жену, возмущался: Пороть нельзя, велика! Буду давить на психику! И ни малейшим образом не задумался, что давить на психику, в общем-то, и глупо: ребёнок усваивает банальные навыки самообслуживания.
Далее следует список правил безопасности. К его содержанию придираться тоже не стану. У всех свои пунктики. Хотя остаётся только посочувствовать маме с дочкой, которые даже по Днепру в речном трамвайчике не прокатятся, потому как глава семейства запретил. Для их же блага. И вообще обратите внимание: Раскин пишет совершенно незнакомой женщине, распространяя на неё доверие, прося беречь маленькую гостью. Родной матери, которая едет вместе с девочкой, он, похоже, не особенно доверяет.
Но интонация! Но описание этого "самого дорогого на свете"! Толстуха, неуклюжая, бестолковая, ленивая и любопытная. Вследствие чего нуждается в заботе. Довольно иезуитский дабл-байнд: с одной стороны, получать навыки самостоятельного проезда в том же трамвае Саше нельзя под страхом давления на психику, а с другой стороны: какая она бестолковая, не умеет ездить на трамвае. И в каких уничижительных, резких эпитетах оформлена отцовская забота. Почему? Боится сглазить? До сих пор в русской деревне считается, что если дитя похвалят, даже родственники, надо сразу сказать нечто наподобие: "Да что ты, он говно!" Не хочет прослыть сентиментальным мямлей? И так по-хемингуэевски, по-мужски, слегка позируя, разделывает за глаза собственную дочку, которую действительно любит безумно. Или - попытка объективности?
Вот это самое страшное дело - когда родители, по определению субъективные в отношении к детям своим, пытаются изобразить объективность. Оценивать, бессознательно становясь на сторону враждебного окружения, идентифицируясь с ним. "Пусть лучше я ей скажу сейчас обидное, и она будет сердиться на меня, чем потом - на весь мир"... Ошибка, ошибка. Злость и досада на весь мир будет ещё острее, когда станет понятно, что мир недодал основного - безусловной родительской Л.
Милая Ирина Михайловна!
Я знаю Вас только заочно, однако, понимаю, что Фрида, Анна Ивановна и, особенно, Лев Вениаминович, не могут ошибиться все разом. Лев Вениаминович, вообще, произвел на меня очень странное впечатление — я вдруг, сразу почувствовал, что именно ему можно доверить самое дорогое на свете: жену и дочь. Это доверие я распространяю на Вас. Я умоляю вас лично о следующем:
1) Никаких купаний в реке. Только в ванне. Никаких пароходов, лодок, байдарок.
2) Мороженое в самых минимальных дозах.
3) Газированная вода исключается.
4) Поменьше детей (Саша не болела даже корью).
5) Сквозняки??? Она легко простуживается.
6) Нельзя одной на улицу и во двор.
7) Жирного поменьше, она — толстуха.
Теперь Вам уже понятно, каков я есть человек, и мне остается только напомнить Вам, что у алжирского дея под самым носом шишка. Пишу Вам в последнюю минуту и прошу извинить некоторую развязность стиля. Это — чисто нервное.
Саша впервые уезжает без меня. Я буду Вам много звонить. Крепитесь! Фрида очень замучена и устала. Для нее большая радость поездка к Вам. А для Саши это просто счастье. Примите заранее мою благодарность и самые лучшие чувства.
Большой привет Льву Вениаминовичу.
Убитый горем счастливый отец.
А. РАСКИН
В трамвае и троллейбусе Саша тоже нуждается в заботе. Она неуклюжа, бестолкова, ленива и любопытна. Извините.
А. Б.
Ну, генерализованное тревожное расстройство по одной бумажке мы ставить не будем. Хотя очень похоже, что отец действительно испытывает панический ужас. Самостоятельность Александры он ограничивал достаточно сурово. Когда она, двенадцатилетняя, без сопровождения съездила куда-то недалеко, кричал на неё и на жену, возмущался: Пороть нельзя, велика! Буду давить на психику! И ни малейшим образом не задумался, что давить на психику, в общем-то, и глупо: ребёнок усваивает банальные навыки самообслуживания.
Далее следует список правил безопасности. К его содержанию придираться тоже не стану. У всех свои пунктики. Хотя остаётся только посочувствовать маме с дочкой, которые даже по Днепру в речном трамвайчике не прокатятся, потому как глава семейства запретил. Для их же блага. И вообще обратите внимание: Раскин пишет совершенно незнакомой женщине, распространяя на неё доверие, прося беречь маленькую гостью. Родной матери, которая едет вместе с девочкой, он, похоже, не особенно доверяет.
Но интонация! Но описание этого "самого дорогого на свете"! Толстуха, неуклюжая, бестолковая, ленивая и любопытная. Вследствие чего нуждается в заботе. Довольно иезуитский дабл-байнд: с одной стороны, получать навыки самостоятельного проезда в том же трамвае Саше нельзя под страхом давления на психику, а с другой стороны: какая она бестолковая, не умеет ездить на трамвае. И в каких уничижительных, резких эпитетах оформлена отцовская забота. Почему? Боится сглазить? До сих пор в русской деревне считается, что если дитя похвалят, даже родственники, надо сразу сказать нечто наподобие: "Да что ты, он говно!" Не хочет прослыть сентиментальным мямлей? И так по-хемингуэевски, по-мужски, слегка позируя, разделывает за глаза собственную дочку, которую действительно любит безумно. Или - попытка объективности?
Вот это самое страшное дело - когда родители, по определению субъективные в отношении к детям своим, пытаются изобразить объективность. Оценивать, бессознательно становясь на сторону враждебного окружения, идентифицируясь с ним. "Пусть лучше я ей скажу сейчас обидное, и она будет сердиться на меня, чем потом - на весь мир"... Ошибка, ошибка. Злость и досада на весь мир будет ещё острее, когда станет понятно, что мир недодал основного - безусловной родительской Л.